Когда закат простёр крыла,
Сочти свершённые дела,
И если ты
Себя хоть раз преодолел
И словом ближнего согрел,
А мысли так чисты,
Как эта светлая заря –
Считай, что день прожил не зря.
Но если день-деньской прошёл,
А сердцу дела не нашёл,
И твой итог:
Тебя куда-то увлекло,
Но сделать ближнему светло
Не пробовал, не смог
Помочь бесплатно, для души –
Считай, что дня себя лишил.
Где закаты тонут каждый день
В море одиноком и песке,
Из тиши надсадно плачет тень,
Что за странный голос вдалеке
Все тебя зовет, как друга друг,
С той любовью, что терять невмочь,
Чтобы встал и следовал за круг
Над холмами и отсюда прочь?
Слушай город, улицы шумят,
Так рычат, пожалуй, смерть и жизнь,
Вихрями разорван, выбит, смят,
Только в этой схватке удержись,
Слушай глас, он явственней других,
Он зовет, чтоб силой уволочь
От предметов сердцу дорогих
Над холмами и отсюда прочь.
Он зовет и шепотом волны,
И огнями звезд и фонаря
В край, где ветры добрые вольны
И луга о вечном говорят:
От пустых надежд и суеты
Он зовет тебя и день, и ночь
За пределы мрака в мир мечты
Над холмами и отсюда прочь.
Дыханье сладкой ночи шепчет мне
О том, что не один беспечный день
Прошёл с тех пор, как видел свет в окне
В надежде уловить фигуры тень
На ставнях; но листва, кивая вниз,
Лениво гладит тёмный край стекла,
И мерный шелест листьев о карниз
Подобен звуку птичьего крыла.
И всё к дождю, в сиреневых дымах
Спит улочка, деревья в тишине
Хотели бы ожить в ее шагах;
И, чтобы я не плакал, ветер мне
Мотив забытой песенки принёс,
Пока душа не выросла для слёз.
Солнце обычно сияло, пока мы бродили
Неторопливо вдвоём, наши тропки менялись,
Мы погружались в раздумья и вновь говорили,
Радуясь каждой прогулке, тепло расставались
Каждую ночь. Никогда и не спорили даже,
Возле каких же ворот нам расслабить колени.
Ворох недавних событий был как-то не важен,
От человеческих судеб и стихотворений
До отдалённой войны, где сражаются братья,
Плавно текли разговоры, но мы застывали
Резко, когда ароматное жёлтое платье
Яблони осы на наших глазах разрывали;
Видели мы гладиолусов тёмные станы,
Нет величавей, пожалуй, цветов на планете,
Как часовые они на посту; и шафраны
Нам раскрывались, как бледно-пурпурные дети
Мрачных угодий Аида. Война возвращалась
Сразу с восходом луны, вспоминающей тоже,
Как на востоке далёком с бойцами прощалась,
С теми, кто был там, луну созерцая. И всё же
Воображение может открыть перед нами
Либо Крестовый поход, либо Цезаря в битве.
Всё, что слабеет и после становится снами –
Словно журчанье ручья, что подобен молитве
В лунном свечении – словно на этой прогулке
Воины те – словно их мы сейчас повстречаем…
Яблоки падают, речи становятся гулки
И затихают – как памяти полог песчаный
Смоет приливом когда-нибудь рано иль поздно,
Чтобы другим из бутонов пурпурного цвета
Было легко говорить в окружении звёздном
В тех же полях под такой же луною, как эта.
Любовь и Дом! слова малы,
Но звуки льются, как ручей.
Не говори мне, что валы
Пространных вежливых речей
Дороже нам, чем тёплый свет
В небесный ангельский альбом,
Уверен, слов нежнее нет –
Любовь и Дом.
Любовь и Дом! не говори,
Кому даешь важнее роль.
Дом без Любви – беда внутри,
Любовь без Дома – чаще боль.
О нет! поврозь они едва
Тебя порадуют, с трудом,
Их у тебя должно быть два –
Любовь и Дом.
А есть они, наверняка
Ты напеваешь ночью, днём
Слова, что в песне бедняка
Горят божественным огнём.
Их так приятно повторить
В небесный ангельский альбом:
Роднее слов не может быть –
Любовь и Дом.
Пускай другие голосят о счастье богачей,
Пою денькам, где я босяк, бродяга и ничей!
Когда мне каждая заря, как бриллиант, была,
Имел единственный наряд и не имел угла;
Пивком и хлебом с ветчиной я был по-царски горд,
Нырял в сенцо да с головой и дрых, как знатный лорд;
Рубаху полоскала мне ручейная вода,
Сушил на этой вот спине, не видя в том вреда;
Когда я вниз по жизни плыл, мне было всё равно,
Я с Приключениями был – ей Богу! заодно;
Пускай карман дыряв и хил, на куртке сто заплат,
Мне звёзды небосвод дарил, а золото закат;
Часы стучали для глупцов, парил свободно я,
И вольный ветер бил в лицо, как била жизнь моя.
Там тропки сходятся в одной, и в каждой тропке пыл…
О, Боги! счастье шло со мной, когда я беден был.
Спрошу опять, приятель мой, а помнишь время, ну,
Когда с рассказом вёл ты бой, я с лирикой войну;
Ведь было счастье, разве нет? – мы жили «высоко»
(и небо видели в просвет дырявых потолков);
В той кузне, вторя мастерству, стучали молотки;
Ты мне выкладывал канву, я пел тебе стихи.
Обувка всмятку, пиджаки и шляпы все худы,
Ах, эти славные деньки при скудности еды.
Пристроить рукопись ты смог, продал я ритурнель,
Пируем – яблочный пирог, телятина и эль!
И всё же чаще было так, наладив огонёк,
Ломали булку, не свежак, и дули кофеёк.
И бездна нам была видна, и ели не всегда,
Мы жили бедно, старина, но счастливо тогда.
Увы! теперь мы богачи, настал прискорбный миг,
Ты процветанье получил, меня успех настиг,
Твой взгляд печален и уныл, мой лоб заботой смят,
О, нас поймут лишь те, кто был немыслимо богат.
Какая ноша за спиной – ты раб своих же рент,
Я плохо сплю, всему виной невыгодный процент.
Есть лимузины, витражи в гостиных, толпы слуг,
Играем роли… но скажи, тебе не скучно, друг?
Для пуза трудимся, едим, выходим в высший свет;
Имеем всё, что захотим… вот только счастья нет.
Старик, заканчивай грустить; богатства скинем власть,
Вернём здоровый аппетит и подлинную страсть.
Богемы воздух рвётся в грудь, мансарда и пленэр,
Накинь пальтишко и забудь, что ты миллионер;
Как будем жить, не знаю сам, счета, кругом счета,
На ужин чай да колбаса, и радость, и мечта.
Когда устанем от невзгод, мой друг, пойдём со мной
Туда, где светлый небосвод встречается с волной.
Цыгане знают, что секрет свободы очень прост,
Червонным золотом рассвет, монеты горних звёзд.
Закурим трубки у огня, споём в ночной тиши,
Двум старым радостным парням то нега для души;
Там, за холмами наш бивак у горного ручья,
Старик, я спятил, но бедняк счастливей богача.
Считаю, что лиричны дни,
Когда приветлив так восход,
Когда так радостны они,
Что восхищают круглый год.
И если есть над нами Он,
(Как скажет верующих круг,)
Как там гордится и влюблён
В плоды своих умелых рук!
Лиричный день на целый год,
Надеюсь, память сохранит,
И разнотравья хоровод,
И лес, и жар её ланит.
А тёплый свет в её очах,
Он как у мамы, он родной…
Да рай бы вскорости зачах,
Когда бы шёл так день земной!
Зачем мы смертны? Дай нам жить
В лиричном мире сотни лет,
С восторгом петь и не тужить,
Встречать Божественный рассвет.
Я верю, солнце и луна,
Гора и степь, волна и лог,
Мы неразрывны, мы одна
Живая цепь, и это – Бог.
Целый день этот дождь, как с утра зарядил, так и льёт,
Мы гниём, словно скот, под брезентом на кромке болот,
Плащ-палатки и пледы впечатаны в мясо земли,
И едва лишь глаза мы продрали, как тут же нашли
В перестрелке себя, не укрыться от мороси пуль
И от ветра, что тащит и рвёт маскировочный плат,
А за ним и замок, и звенящий от боли канат.
Без конца полирует дождём, и в туманистой мгле
Можжевельник и вереск, набухнув, плывут по земле,
Здесь повсюду стрельба, даже жёлуди лезут из кож,
С юго-запада давит, и каждая капля, как нож,
Против тента и наших помятых и заспанных рож.
Потянувшись потом, разомкнув на бушлатах крючки,
Мы курили дешёвую дрянь, и чинили носки,
И читали воскресную прессу – ракетницы дым,
Как строка через небо домой, чтобы ждали живым.
Говорим о девчонках и бомбах, утюжащих Рим,
Об известных и громких особах мы не говорим.
Нас пригнали на бойню, как гонят повстанцев стада;
– Всё же надо угрюмо и тихо о тех господах,
Кто всегда с безразличием смотрит на нас или тех
Наших близких, кого мы годами любили, и вновь
Завтра будет любовь, может быть, а пока только дождь,
Только сумрак, и слякоть, и нами владеющий дождь.
Ну а я вспоминаю и в сердце солдатском несу
Шумный гомон детишек, я видел в субботу в лесу,
Как резвятся они и с каштанов сбивают огни,
Или доброго пса, что за мной по пятам семенит,
Ожидая лопатку ягнёнка, по сонным долам
И оврагам, где Эдварда Томаса песня плыла
О красотах и смерти – но пуля её прервала.
